CОРОЧКИНЫ.

БОРИС НАУМОВИЧ

Сорочкин Борис (Аром-Бер) Наумович родился в 1877 г. в

Городке. Уже в 9 лет он работал на льнозаводе у пана. Читать он

научился сам (т.е. по русски, идыш и иврит он учел в хедере, пока

была такая возможность).

Откуда появилась такая нееврейская фамилия? Дело в том,

что старший брат отца служил в армии, был николаевским солдатом.

А выслужив срок, остался в Москве - шил обмундирование, обшивал

военных. Вот ему тогда и дали фамилию Сорочкин. Было это во втор-

ой половине XIX века, точный год назвать не могу. Но с тех пор

вся семья стала - Сорочкины.

Отец попивал и часто побивал мать. Пока сын не подрос,

перепадало и ему. Но однажды пришел час, когда Аврам-Бер перехва-

тил руку отца и твердо сказал: "Больше ты маму бить не будешь!"

Слова были сказаны тихо и спокойно, но произвели впечатление раз-

орвавшейся бомбы.

Больше он не поднимал руку ни на кого, но как-то сник,

вдруг постарел, заболел и вскоре умер.

Через пару лет ушла за ним и мать: хоть и несладкая была

жизнь, да, видно, любила своего непутевого Нохимку.

И остался Аврам-Бер за хозяина, а две сестры на руках.

Прокормить, одеть, обуть, хоть какое-то приданное справить и вы-

дать замуж.

Подрастил он сестер и выдал их замуж: старшую - в Витебск,

а младшую так уж получилось - во Францию.

А после этого можно было уже подумать о себе. В один из

приездов в Витебск приглянулась ему девушка. Такая красивая, что

офицеры останавливались, заглядывались на красавицу еврейку.

Стал узнавать, распрашивать - кто такая? Фрума-Эстер Ко-

ган, Симона Когана балагола, дочка старшая (1888 г. рождения).

КОГАНЫ

Симон Коган был богатый человек. Жена его, Мера, подари-

ла ему двенадцать детей. Но богатства было столько, что не хвати-

ло на лекарства, когда, один за другим, ушло четверо детей.

Оставшиеся восемь - четверо девчат да четверо парней,

потихонечку подрастали и становились помощниками. Старшая, Фрума-

Эстер, и шить умела, но зарабатывала папиросами - набивала их.

Все девчонки были красивыми, но старшая - особенно. Среднего рос-

та, статная, с высокой пышной прической, она, как царица, плыла

по Луческой, притормаживая встречные коляски.

Но семья была богата только детьми, их умением и старан-

ием. А как дело доходило до приданного, на многие девушки Коган

рассчитывать не могли. Поэтому, когда Фруму-Эстер посватал

Авром-Бер Сорочкин из Городка, родители дали согласие.

И Фрума уехала в Городок, к Борису Наумовичу в его дом.

СОРОЧКИНЫ

В Городке, в небольшом домике, начинала свою жизнь эта

семья. Не приученная к роскоши, Фрума и не претендовала на богат-

ство. Лишь бы хватило на еду, да одежду, да дом содержать. Надо

сказать, хозяйка из нее получилась отменная. Она великолепно гот-

овила, пекла пирожки и булки, куханы и халы, ватрушки "пецекелех",

но вершиной были "тейглех". Простыни, наволочки, пододеяльники,

рубашки шила сама. Умела вязать носки и варежки, штопать, латать

- чего еще женщине надо? А главное - была не ленивой. И всякое

дело в ее руках спорилось. Все это сохранилось в ней до глубокой

старости (она умерла в 1972 г. на 84-м году).

В этом доме и родилась старшая дочка Раиса, а через пол-

тора года - сын, Лейб.

Отец старался изо всех сил, и старания были не напрасные:

поднакопив денег, семья смогла купить дом в Витебске.

Совсем ожила Фрума-Эстер, вернувшись в Витебск: отец,

мать, сестры и братья - все рядом!

Детей можно к бабушке с дедушкой пустить погулять, а са-

мой навести порядок в доме.

И все было бы хорошо, но шла I-я мировая война, потом

началась революция, а за ней гражданская война. К этому времени

появился еще один сын Файтеле.

Сейчас говорят - и революция не нужна была, и все, что

произошло тогда, привело к катастрофе.

Неправда. Те, кто жил в то время, революцию встретил с

восторгом. Впервые евреи стали людьми. Исчезла черта оседлости,

появилась возможность получить высшее образование не только элите,

но и простому люду.

Надо сказать, что Авром-Бер имел склонность к театру еще

с ранней молодости, а когда семья перебралась в Витебск, появилась

возможность заниматься в драмколлективе при железнодорожном клубе.

Но события развернулись так, что в начале 20-х годов

стало трудно прокормить семью. И Сорочкины продают свой дом в Ви-

тебске и отправляются в Воронеж, так к тому времени живут две се-

стры Фрумы - Маша и Минька. Их мужья работают на автозаводе, неп-

лохо зарабатывают и живут вполне прилично.

Но Борису Наумовичу уже хорошо за сорок, и начинать сей-

час учебу он считает нелепым. А как льнотрепальщик он там не нуж-

ен - Воронежский край не славится льнами. Пришлось искать другую

работу. Он был хорошим стекольщиком, и это пригодилось. Но долго

оставаться в самом Воронеже было трудно. А тут еще от дизентерии

умер младший сын Файтеле. Фрума-Эстер поседела за два дня.

Семья перебралась на станцию Таловая. И здесь появился

один странный заработок. Где-то, недалеко от станции, какие-то

2-3 деревни совершенно неожиданно перешли из христианства в иуда-

изм. Что их подвигло на этот шаг - трудно сказать, тем более теп-

ерь спустя 80 лет. Но это было.

И Аврам-Бера пригласили быть кантором в этих деревнях -

у него был хороший голос. Он уезжал на неделю - на две, и возвра-

щался домой с мешками, наполненными мукой, крупой, картошкой, би-

той птицей.

Вот так выживала семья. Но продолжаться вечно это не мо-

гло и надо было искать возможность возвратиться домой - дома и

стены помогают. А пока - вернулись в Воронеж.

На семейном совете было решено взяться за мороженное -

надо же как-то зарабатывать денег. И вот, с весны до осени вся

семья трудилась: отец с сыном в 3 утра отправлялись за льдом. А

мама с дочкой готовили "сырье" яйца, сахар, молоко. А затем все

это перетиралось ложкой в емкости, обложенной льдом. Дети стирали

ладони до кровавых мозолей, родители помогали, но отцу еще надо

было заработать на пропитание, а матери надо было с утра управить-

ся по хозяйству, а потом на целый день идти на вокзал - продавать

мороженное. Это был целый ритуал: одевалось праздничное платье,

поверх белый передник, на голову (уже белую) - белую наколку, и в

таком виде - на перрон. Считалось особым шиком покупать мороженн-

ое именно у этой седоволосой красавицы еврейки.

Нет худа без добра. Для детей это лето было особым праз-

дником. С утра-то, конечно, была тяжелая работа, а вечером - нас-

тоящий праздник: то, что осталось от продажи, подлежало немедлен-

ному уничтожению. Брат с сестрой забирались под стол и выскребали

ложками все, что оставалось в бидоне. Уже от холода виски начина-

ло колоть, но остановиться было невозможно.

На всю жизнь осталась любовь к хорошему, качественному

мороженному "как у мамы".

Вот так собрали денег, и Авром-Бер поехал в Витебск пок-

упать дом. А в Витебске неожиданно столкнулся с мужем Сары-Эськи,

кузины Фрумы-Эстер: "Здравствуйте!" - "Здравствуйте!" - "Как пож-

иваете?" - "Спасибо, неплохо. А Вы?" - "И мы - не плохо. Вот при-

ехали покупать дом. Тянет на родину, в Витебск!" - "Ерунда, за-

чем Вам Витебск? Приезжайте в Богушевск - тихое, спокойное, дач-

ное место. Лес, озеро. И дома дешевые есть." А было это в 1928

году.

И с тех пор прошло уже 75 лет, в маленьком домике (5х6)

по ул. Вокзальной (теперь Горбунова) живет семья Сорочкиных.

Отец с сыном и дочерью пошли работать на фабрику гнутой

мебели, а мать осталась дома - привести дом в порядок, стирать,

готовить - вести хозяйство. У Сары Михайловны была швейная машин-

ка. На ней Фрума-Эстер шила простыни и наволочки, пододеяльники и

рубашкии для себя и дочки, кое-что мужу и сыну.

Они постоянно привыкали друг к другу: дом к хозяйке, а

хозяйка - к дому. Учились понимать друг друга, помогать друг дру-

гу. И скоро дом засиял чистыми сверкающими окнами, белыми выскоб-

ленными полами.

Аврам-Бер делил время на работу и дом. Но больших забот

дом не требовал - совсем недавно был построен, а душа требовала

своего: еще в годы жизни в Витебске, а потом в Воронеже он отдал

душу театру. И здесь, в Богушевске, где молодежи особо развлечься

было нечем, вспыхнул его талант - талант организатора, руководит-

еля, режисера. И к нему, пятидесятилетнему, потянулась молодежь.

Занимались в железнодорожном клубе - другого учреждения

культуры в ту пору не было.

Здесь надо сделать небольшое отступление и немного кос-

нуться феномена Богушевска. Как уже писалось выше, в середине XIX

в. на праздник Маковея собирались люди из окрестных сел на празд-

ник к капличке со святой водой. Нашлись люди, рискнувшие здесь

поселиться. И вот - один построил трактир, другой - харчевню,

третий - заезжий двор. И были эти люди - еврей Гозин, латыш Реут

и поляк Заборовский. Потихоньку - помаленьку стали люди селиться

у каплички, а когда в конце XIX - начале XX века было решено про-

вести железную дорогу через эту землю, а полковник Богушевский

подарил эту землю под дорогу и станцию, поселок стал очень быс-

тро расти. И с первых дней существования поселка складывалась

традиция - дружить, помогать друг другу, выручать в трудных си-

туациях. Независимо от национальности. И образовывались смешан-

ные семьи. Например, еврей Паша Бляхман женился на полячке Ольге

Творанович. Замечательная семья, между прочим, получилась. Четве-

ро детей - дочка и трое мальчишек.

Но вернемся к Богушевску 30-х годов. Население основное

- евреи. Драмколектив ставит спектакли на русском, белорусском и

идиш. Сейчас это представить трудно, а тогда никого не смущало.

Белорусы, и русские если не говорили сами, то прекрасно понимали

идиш.

К этому времени Раиса закончила курсы бухгалтеров и пос-

тупила на работу в банк, а Лева был избран секретарем сельского

совета в Росском Сельце (Богушевск в ту пору относился к Оршан-

скому району - I-я ликвидация района).

РАИСА

Вроде и незаметно идет время, особенно в молодости, а

все же идет. И уже шумный цех фабрики гнутой мебели сменился ти-

хой комнатой госбанка, а энергия внутри кипит и требует выхода.

"Синяя блуза" (комсомольский прожектор 30-х годов), стрелковый

кружок и струнный оркестр - на все хваатает времени и интереса.

Но самое главное - драмкружок. Это колдовство перевоплощения, ма-

гия иной жизни - завораживает, манит, уводит за пределы своей

жизни. Днем надо сидеть в банке и слушать противные нотации зану-

ды - Макаренки, зато вечером!.. Вечером была другая жизнь, совер-

шенно другая. Была революция и гражданская война ("Любовь Яровая"

Тренев, "Разлом" Лавренев), было украинское местечко Кастриловка

("Дер Гец" Шолом Алейхем), была белорусская деревенька ("Прымакi"

Купала). И веселая жизнь с различными приключениями.

Любовь к театру временами переходила даже за рамки прил-

ичия. Например, в обеденный перерыв обежит участников и скажет

всем, что папа всех звал на репетицию, а придя с работы, скажет

отцу, что ребята в семь вечера все придут на репетицию. -?- "Ну

надо же что-то делать!.! - "Но мы же в субботу только выпустили

спектакль?!" - "Но сегодня уже понедельник!.." И Борис Наумович

шел на репетицию и начинал репетицию следующей пьесы.

ЛЕВ

Мальчишка рос беспокойный, решительный, смелый. В трех-

летнем возрасте он взобрался на крышу дома (это было еще в Витеб-

ске). Отец с матерью очень испугались, но у Аврам-Бера хватило

выдержки заговорить с ним спокойно: "Лейбочка, сынок, что ты там

делаешь?" - "Гуляю, папа." - "-Но ведь лучше гулять в саду на

травке..." - "Нет, папа. Отсюда далеко все видно". - Вот и пос-

порь с ним!

В 1928 г., когда отец купил в Богушевске дом, Лева один

(в четырнадцать лет!) поехал из Воронежа в Богушевск (через

столько пересадок!)

В начале 30-х годов вместе с сестрой он ходил организов-

ывать колхозы, кулаки стреляли по обоим. Лишь только исполнилось

ему 18 лет, как его заблали секретарем сельского Совета в Рос-

ский Селец, а потом его избрали и председателем этого Совета.

Здесь он познакомился Марией, своей будущей женой.

Подошло время и Леву призвали в армию. Служил он в Запо-

рожье. Семья была с ним. Правда, когда родилась дочка, Светлана,

Фрума-Эстер съездила в Запорожье и забрала Володю, старшенького.

Приехали в отпуск, а сын подойти боится - чужие... И обиделся на

родителей, на сестру. Было лето тридцать девятого года. А в сен-

тябре наши войска вошли в Западную Белоруссию. И граница от Тим-

кович, где располагалась Левина погранзастава, перешла к Бресту.

Все оставшееся до июня 41-го года время было отдано изу-

чению местности, укреплению новой границы, освоению новой техники.

Конечно, военные прекрасно понимали, что войны не избеж-

ать. Вопрос был только в одном - сроки... Сколько еще отпущено

мирного времени и детям, военным и гражданским до этого страшно-

го часа Х?

Сказать, что военные боялись войны?.. Это не совсем так.

Страшила неизвестность, страшило ожидание. Но каждый знал, что

война неизбежна.

ВОЙНА

Если военные были уверены в неизбежности войны, но на

гражданке были совершенно другие настроения.

Люди верили в мирный договор, а главное - верили Сталину.

Поэтому особой тревоги в городах и селах не наблюдалось.

Когда же в горькое утро 22 июня 1941 г. "прокричали реп-

родукторы беду", пришло непонимание этой беды, но оставалась над-

ежда, - она ведь, как известно, умирает последней, - что все это

ненадолго.

В ночь на 5 июля через Богушевск шли войска. Авром-Бер

всю ночь сидел на веранде. Перед рассветом какой-то парнишка поп-

росил попить. А, напившись, сказал: "Отец, чего ждешь? Мы уходим

последними. Ваших они не жалеют".

С рассветом он разбудил Фруму-Эстер. Та поняла все с пе-

рвого слова. Порубила, поварила кур. Собрала мешочки каждому за

плечи: пару сменного белья, мыло, полотенце, мочалку, кружку и

еду. Забрали из сарая козу и вместе с ней отправились на Восток,

на д. Ског - отступать, уходить от фашистов.

Конечно, сегодня это выглядит наивно и смешно, но тогда...

К счастью, у мамы были стерты ноги - она только приехала с окопов.

И стала она просить отца и мать вернуться на станцию. Авроом-Бер

остановился: "Ты понимаешь, что мы можем погибнуть?" - "Да, но и

так -тоже". - "Хорошо, мы возвращаемся, но если кто-то из нас по-

гибнет - это на твоей совести" - "Я согласна".

Вернулись домой, поставили козу в сарай. Теплые вещи,

посуда, утварь - все было зарыто в сарае, в сундуке, еще до отхо-

да.

И пошли к станции. Отойдя метров 50, Раиса последний раз

оглянулась на дом. Сирень уже отцвела и ее листья были темным фо-

ном, на котором цвели-полыхали розы. Эти цветущие розы она проне-

сла в душе сквозь войну, да и, пожалуй, через всю жизнь.

ЭВАКУАЦИЯ

Мимо вокзала медленно двигался состав: на открытых плат-

формах, между станками и оборудованием оршанского гвоздильного

завода сидели и стояли женщины и старики и дети. Были и молодые

парни - рабочие завода. Они и подхватили семью Сорочкиных и разм-

естили на одной из платформ.

Сколько обстрелов, налетов, бомбежек пришлось пережить,

пока Авром-Бер с семьей добрались до Татарии!..

Помнится одна бомбежка в чистом поле. Люди прятались в

невысоких кустарниках, в траве, а эшелон разбомбили в пух и прах!

В другом месте эшелон остался совершенно цел, а бомбили

и обстреливали кусты, где прятались люди. Очень много погибло.

Однажды бомбили небольшую станцию. Авром-Бер укрылся за

угол дома. А бомба и попала в дом. Но, видимо была небольшая. Дом

разбомбила, бревна разметала. Одно из них угодило в деда. Лежит,

бегают женщины, ищут его: "Бере, Бере..." Лежит. Нашли, подбежали:

"Вставай, что лежишь?.." - "Не трогайте меня, я убитый". - "Что

ты городишь? Какой "убитый", если ты разговариваешь?!" - "Правда...

А что же это было? Меня так стукнуло!" Стукнуло и отлетело. И ле-

жит себе спокойно.

Бомбежки остались позади, уже пошли по Волге на крытых

баржах. Тоже всего хватало. В дороге подобрали бабу Меру, мать

Фрумы-Эстер. Маленькая, сухонькая, но никогда и ни при каких обс-

тоятельствах не унывающая женщина, она всем доказала, что Коганов

сломить невозможно.

В 75 лет преодолеть дорогу от Витебска до Аксубаева, под

бомбежками и обстрелами, постоянно рискуя погибнуть, потерять

своих - все преодолела!

НА НОВОМ МЕСТЕ

Сначала Сорочкины попали в колхоз. Надо было помочь на

уборке - там ведь тоже мужчины ушли на фронт.

Фруму Симоновну уже не трогали: ей уже 53 года, на ее

руках вся семья: муж, дочка, престарелая мать, а потом еще добав-

илась невестка с внуками и сестрой.

А Борис Наумович с Раисой работали на уборке урожая -

жали, косили, вязали снопы.

Однажды, убирая в поле хлеб, решили среди дня передох-

нуть и перекусить. По дороге шел старичок, примерно одного возра-

ста с Борисом Наумовичем. Присел передохнуть и перекусить вместе

с нашими. Слово за слово, разговорились. "Откуда?" - "Из Белорус-

сии". - "Да, у вас там большая беда". "А правда, говорят с вами

приехали какие-то евреи?" - "Приехали и евреи", - "А правда, го-

ворят, у них рога?" - "Ну посмотри на меня, есть у меня рога?"

Дедок поперхнулся, вскочил, схватил свой узелок, - и давай бог,

ноги.

Тяжело было на уборочной, особенно Раисе с непривычки.

Почти десять лет просидеть за счетами, а тут поле. Правда, скоро

ее перевели на кухню, не поваром, конечно, помощником. Только во-

ровать при ней уже было трудно: Раиса выросла в семье, где воров-

ство считалось позором, преступлением, а комсомольская юность не

позволяла молчать. Не знаю, чем бы кончился конфликт с поваром,

но тут ее вызвали в район в Аксубаево.

И предложили работу в госбанке. Это было родное, хорошо

знакомое. К тому же, пообещали жилье - комнату при банке. Туда с

радостью переселились всей семьей: бабушка, папа, мама, Раиса,

Мария - жена Левы, с сестрами Галей и Гиной и детьми - Вовой и

Светой. Кто спал на стульях, кто на столе, кто на полу. Бабушке

Мэре стало жалко маленьких правнуков (Володе было 4 года, а Свете

- 3), она разрешила постелить свою перину детям на пол - чтобы

мягче и теплее было. Тесно было, но беда всех объединила.

Правда Марии скоро, как жене офицера, дали другое жилье,

куда она и перебралась с сестрами и детьми. Им было полегче:

все-таки аттестат, да и детей взяли в детский сад. А там кормили.

Фрума-Эстер и радовалась, и переживала. Конечно, там просторнее,

и детей подкармливают, но видит она их теперь мало, только по до-

роге в садик и из садика. Хоть лепешку, картошину сунуть в руку

внукам...

А с чего? Сами жили впроголодь. Отдавала им свою долю.

Борис Наумович стал замечать, что с женой что-то неладное творит-

ся. Тихая какая-то стала, все старается прилечь, слабость какая-

то. И стал дед присматриваться... Да она же просто голодает! Дел-

ает еду на всех, а свою долю отдает внукам!.. Еле удалось уговор-

ить ее кушать самой - детей в садике худо-бедно, но кормят, да

Марья аттестат получает!.. "А мы-то сидим на Раисиных заработках,

да что я смогу подработать. Что же ты делаешь? Нам ведь надо выж-

ить, надо вернуться домой!"

Даже мысли о поражении не было! А ведь это было очень

тяжелое время - зима 41-42 года. Враг у ворот Москвы, под стенами

Ленинграда, Белоруссия и Украина стонут под сапогом фашиста.

А ЛЮБОВЬ ОСТАЕТСЯ

Далеко Богушевск от Аксубаева, но мысли постоянно летят

туда, через снег и пургу, через фронт, домой... как там, что там?

Муж на фронте, Иван Шестаков, свекровь - баба Вера с

младшенькими девчонками, мальчишечками - воюет одна. Друзья-подр-

уги, те, кто остался - живы ли?

И вспоминается мирная жизнь, работа, занятия в драмколл-

ективе. Это грело душу даже в страшные годы войны.

В это время в Аксубаево собралась разношерстная публика:

эвакуированные из Белоруссии, западных районов России, в т.ч. из

Москвы. Среди москвичей выделялась Евгения Михайловна Лосева,

дочь ростовского купца I-й гильдии и крещенной еврейки, рано уех-

ала их отчего дома, в Москву, в актрисы. Но вместе с подругой -

чудом попали на режисерские курсы, а по окончанию в театр "Ромэн".

Нелегко было работать там, но цыгане ее полюбили и в об-

иду старшим коллегам не давали.

А тут - война! Муж - журналист ушел на фронт, а она с

двумя детьми на руках - дочкой Ланочкой и пасынком Карлушей -

эвакуировались в Татарию.

Трудно было, но жить надо, надо поднять детей. Карлуша,

старший, пошел работать в колхоз, выучился на тракториста и уже

начал хорошо зарабатывать, особенно в уборочную страду. А Леноч-

ке в январе 42-го пять лет исполнилось.

Вот что вспоминает Роллана Всеволодовна Вейс:

- Мне было лет шесть, наверное, и я была на спектакле, где Раиса

Борисовна играла уже немолодую крестьянку, которая решила отра-

вить фашистов. Зрители видели, как она подсыпала "отраву"в еду,

но немцы заставляют её есть первой. Вы не поверите, что твори-

лось в зале! Люди плакали, когда Раиса Борисовна ела "отравлен-

ную" еду, настолько достоверно было сыграно.

Эти три года в постоянном общении с профессиональным ре-

жиссером не прошли для Раисы даром. Она многому научилась, воз-

росло ее актерское мастерство. Евгения Михайловна все уговарива-

ла ее: "Вот кончится война, я заберу тебя, Раиса, в Москву, прис-

трою в какой-нибудь театр, и будешь ты московская актриса!"

Желанная победа

Пришел 44-й год, началось освобождение Белоруссии. Лева

в это время находился в составе 3-го Белорусского фронта. Часть,

в которой воевал капитан Сорочкин, освободила город Городок, ро-

дину отца. После освобождения он зашел в горсовет и оформил вы-

зов всей семье - из Татарии в Городок - на родину.

Приехали в Городок. Нужно было найти работу, но таковой

не было. И пошла Раиса работать в финотдел 72 РАБа 1-го Прибал-

тийского фронта.

Проскочила весна, как всегда, очень быстро. Пришло лето,

а вместе с ним началась военная операция "Багратион". И пошли

войска вперед, а с ними - и Раиса, человек совершенно не военный.

Доходило до смешного. Утро, надо идти на завтрак, а она

стесняется. Первое время, после голода в тылу, боялась взять со

стола нарезанный хлеб. -"Почему?!" - "А мне не сказали, можно ли

его брать... В тылу каждый кусочек хлеба - на вес золота".

Этим спокойно пользовались люди поопытней ее и без ком-

плексов: и хлеб, и сахар, положенные на стол для вольнонаемной

Сорочкиной, спокойно забирала соседка. А когда её спросили, поче-

му она брала чужое, она отвечала: "Да она же все равно не брала,

чего ж добру-то пропадать!"

И вот в такую недотепу влюбился Васька Кузнецов, шофер-

фронтовик, родом из Кержача, что на Владимирщине. Ну,

повезло!.. И замужем, и рыжая, и старше его, и с характером?.. Да

муж-то давно, видно, погиб, раз до сих пер о себе весточки не по-

дал.

А муж, Иван Шестаков вовсе не погиб, но решил, что Раи-

са с семьей осталась в Богушевске и давно уже в живых никого нет

(ведь знал он, что немцы творили на оккупированной территории!).

Да, не уйди они утром 5 июля 41-го, постигла бы их

участь всех оставшихся в Богушевске евреев - 5 сентября их всех

согнали вместе и расстреляли на площади.

А Ванечка... женился? Вдовец и сам-то!

Но нет, никакого сладу с Раисой! Ни зa что, ни под ка-

ким видом не идет к нему: - У меня муж на фронте! - И все тут! И

стрелялся из-за нее Василий: ну, пугал, конечно.

До тех пор, пока Раиса не убедилась, что Иван жив, но

уже с другой, "крепость" не сдавалась.

Кончался 44-й год, а 45-й они уже встречали вместе. Да

только не знала Раиса, предположить даже не могла, что ждало ее

впереди...

И опять скрестились пути Льва и Раисы Сорочкиных. Когда

Раиса оказалась в Кёнигсберге, выяснилось, что в соседнем доме

А тут уже и Maй! Весна! ПОБЕДА!!! Такая дорогая, такая

желанная!

Но война-то, оказывается, еще не закончилась. Ведь были

еще и японцы...

Слыхал ли тогда кто про Перл-Харбор? Вряд ли, своих бед

хватало. Но в один, как говорится, прекрасный день погрузили их

часть в эшелон и повезли на Восток. Правда, ненадолго: война с

японцами закончилась, и их вернули в Кёнигсберг. С каким же ра-

достным лаем встречал их Ральф, приблудившаяся немецкая овчарка!

Bойна закончилась, но домой еще не отпускали. И Васил-

ий с Раисой уже не просто стали жить семьей, но задумались и о

наследнике. Да, именно о наследнике. Ведь в роду Кузнецовых стар-

шие всегда были мальчишки. Пришла весна, первая послевоенная. И

родилась девчонка, дочка. Не все ли равно! Сашка!

(Продолжение следует)

Александра Кузнецова пос. Богушевск, Витебская обл.