А до войны семья действительно была большая. Бабушка и дедушка, да отец с матерью, мамины сестры, да малышня!

Дедушка Иосиф целый день в кузнице, отец - на мебельной фабрике (она тогда называлась - фабрикой гнутой мебели), а женщины - по дому да с детьми.

Золотая работа у деда Иосифа - огонь да молот! Все его знают: Реб Иосиф! К любому коню подход найдет. Слово что ли какое знает?

И другой дед, Захар, тоже был знаменит на весь Богушевск. Был он славным сапожником. Так дети его и запомнили: скрюченным над чьим-то ботинком с молотком в руках и деревянными гвоздиками во рту. Ушел он тихо, никого не побеспокоив. Его могила тоже среди тех, неизвестных, довоенных, от которых сегодня и колышка не осталось - Захар Аронов.

А вот сын его, Мотл - не портной, как у Шолома-Алейхема, не стал и сапожником, не полюбился и огонь с молотом у тестя, а стал рабочим на мебельной фабрике. Заработок невелик, а дети растут (в 1932-м родилась Буся, а через пять лет - Маня).

Да и сколько сидеть у тестя с тещей? Отправился на заработки в Москву. За два года заработал денег, приехал, построил себе и семье свой дом.

И вот уже в этом, новом доме родился младшенький сын, наследник, кровиночка, Яша.

И ушел Мотя, Матвей Захарович на поля, засеянные минами, под ветры, секущие пулями... Ушел и не вернулся. Последнее письмо пришло с Могилевской стороны, при отступлении "Без вести пропал..." (Мне, девчонке малой, и то смешно было: как могли про еврея написать - без вести пропал? Да погиб же! Так ли, иначе ли, но погиб! В бою ли, в плену ли - погиб! Не было случая, чтобы немцы не убили еврея! К тому же

он не Януш Корчак, а простой солдат..)

А семья все уходила на Восток. Растерянная, убитая горем семья уходила. От войны (да куда ты от нее уйдешь?!), от смерти уходила.

А растерянность была настолько велика, что когда бабушка Эля на одной из остановок отстала от поезда, никому даже в голову не пришло остановить состав и найти старуху... Где ты, бабушка Эля? Где лежат твои косточки? Душа-то твоя с внуками и правнуками (не зря одну из правнучек зовут Элла). И память о тебе живет в них.

Долго ли, коротко - приехали на Волгу. "Выковыренных" (эвакуированных) селили, в основном, по деревням. Дед Иосиф без жены, без любимой работы, как-то сразу сжался, хоть Голя старалась подкормить старого отца. Да ему эти крохи были не в радость - рядом три пары полуголодных глазок. И остался лежать в чужой земле богушевский кузнец Иосиф Певзнер.

Свекровь с дочками жила отдельно. Им полегче было - девки здоровые, молодые. Конечно, гибель Матвея и по ним ударила, да было кому зарабатывать.

Хуже было Голе. Старшей дочке, Бусе, девятый год. Ей бы еще в куклы играть, да не выходит. Мать с рассветом уходит на работу, лес валить, а младших сестренку и братишку, оставляют не нее. Надо плиту протопить, обед сварить, детей накормить, да маме горяченького в лес, похлебать, снести. А плиту достать - табурет поставить надо.

День за днем тянулись эти четыре страшных года в непосильном труде, голоде и слезах, в ожидании Победы. Незаметно подросли дети. Старшей Бусе почти 13 лет к концу войны было, Мане 8-й, а Яшке - 5. Вот эта "бригада" и приехала летом 45-го домой.

А дома-то и нет! Ни дедова, ни своего: на Луначарской сгорели почти все дома в войну.

Пожалела Хана-Сара внуков - пустила во вторую половину дома жить. Ну хоть с жильем вопрос решился, и то ладно. А с работой? Шутка прокормить троих малых детей? Одной работой не обойдёшься. Бралась за всё, что можно было. В квасной: днем напиток разливала, а ночью сторожила. Благо - рядом с домом. Обход делаешь, а в окно можно заглянуть; там дети. В КБО, в вязальном цеху - тоже рядом с домом.

Скоро уехала старшая дочка в Ленинград, искать там домработницкого "счастья". Обещала помочь тетка, да уж больно устраивала ее племянница: тихая, аккуратная, старательная. Пусть лучше дома сидит. Но не так решила Буся. В те короткие часы, отпущенные ей для прогулок еще и прописаться смогла, и работу себе найти. Работа, конечно, тяжелая для 15-летней девочки, да спасибо, что взяли - фабрика, выпускающая резиновую обувь, "Красный треугольник".

Тихой и старательной росла и вторая дочка Маня. Учителям не докучала, старалась учиться как могла, сколько сил было помогала маме. Только мучили головные боли (вот, наверное, где аукнулось голодное детство).

Особенно трудно стало лет в 16-17, когда начала превращаться из "куколки" в "бабочку". Пришлось после девятого класса школу бросить. Нужны были витамины, а где и за что их взять?! Посидела немного дома и пошла в КБО шить.

Вроде полегче стало тете Голе: Буся в Ленинграде работает, замуж вышла, сына родила, своей семьей живет. С квартирой, конечно, не "ах!" - подвал, однокомнатная, да муж пьющий. Каждое лето в отпуск приезжает домой, в Богушевск, в старый бабкин дом, с сыном, иногда с мужем. Петя, когда трезвый, тихий, спокойный парень, рабочая косточка. И все бы ладно, если бы не выпивка.

Маня подросла, работает. Уже нужно из одежды что-то девчонке купить.

А лето приходит - вся семья в лесу. Ягоды, грибы, дома остается один Яшка, ему подкидывают малого Валерку - нянчи племянника. А ему разве до этого? Там футбол, а тут этот противный мальчишка! Но и бросать нельзя, еще жива память, как старшая сестра, сама не доест, а ему кусочек в рот пихает, Валерку с собой, - и на футбол! Посадит на краю поля племянника, а сам гоняет мяч до изнеможения. Приходят домой, еле ноги волокут. А есть хочется!.. Однажды не выдержал, залез к бабке в сундук. Чего там только не было? И рис, и сахар, мука, перловка, даже конфеты и пряники были! Ну, не рис же с крупой в карман прятать! Прихватил конфет да пряников, а тут бабка приходит. Хорошо, сундук просторный, в нем и спрятаться можно. Посидел, пока бабка вышла и давай бог ноги!

Сара Айзековна не из ласковых бабушек была, постоянно бранила и невестку, и внуков. Никак не могла смириться с тем, что полдома отдала Голе с детьми! Умом понимала, что смерть Матвея не на Голиной совести, но злость затмевала рассудок и горькие слезы туманили глаза:"Съела, проклятая, сына!" Дочки уехали в Вильнюс, там замуж повыходили, обзавелись семьями, приезжали редко. Даже любимая Зина, и та старалась бывать пореже: кому захочется чувствовать себя между молотом и наковальней.

Дом ветшал, а ремонт ни одна сторона делать не желала. Хана-Сара - чтоб этой чертовке мой дом достался?! А Голя – дом все равно не мой! А Зине с сестрами и эта развалюха не достанется. Кончилось тем, что бабку Зина в Вильнюс увезла, а дом уже ремонтировать поздно было. Голе с детьми дали квартиру на Ленинской, а развалюху продали на снос.

Квартиру дали "огромную", аж целую комнату (в которой и кухня)! Две кровати поместились: Голя с Маней - на одной, а на второй Яшка. Он уже почти взрослый. Еще в старом доме живя, устроился на работу в строительную бригаду. Домик, что он строил (старое здание Дома быта) до сих пор стоит на нашей улице, напротив церкви.

А учиться хотелось. Прибегал во время перекура в школу (рядом же стояла!), хоть под дверью послушать, о чем там говорят...

Потом закончил курсы киномехаников и возил киноленты по деревням. Парень вырос красивый, веселый, девчата на него заглядывались. Вот в одной из близких деревень и повстречалась девчушка, что стала первой любовью, первой женой. Но пришел час и Яшка ушел в армию.

Голя невестку душой не приняла, хотя вида старалась не подавать. Та тоже не больно рада была еврейской родне, хотя ребенок на эту родню и казался похож.

В ту пору служили три года, за это время любовь поостыла. У молодухи нашелся новый муж, который взял и с ребенком. А Яшку после армии старшая сестра пристроила в Ленинграде. Недолго Яшка оставался холостым: красив был, черт, да ласков. Не одно сердечко девичье дрогнуло.

А подхватила Зиночка, хоть и старше, да без комплексов, да с квартирой.

Вот и дождалась Голя счастья, дети в основном пристроены. Только Маня одна. Не красавица, да не в этом дело. Еврейские парни к тому времени все перевелись: поуезжали, кто куда смог.

К этому времени и национальный состав Богушевска изменился. Если до войны процентов 80 населения были евреи, то к концу 50-х - началу 60-х годов почти не осталось, зато из деревень понаплыло!!. Из этих новых жителей Богушевска, вряд ли кто хотел породниться с бедной еврейской семьей. Не то, чтобы все были ярые антисемиты, но особой радости ни от родства, ни от соседства не испытывали. И если уж не выходило выкрутиться от соседства, то уж от родства - увольте!

Вот и осталась Маня старой девой. Каждое лето приезжал из Ленинграда племянник, Валерка, но скоро и он вырос. Старшая сестра за это время развелась со своим Никитиным (достала все-таки пьянка!), получила квартиру на улице Марата, вышла замуж по второму разу. И на 37-м году родила себе утешение – дочку Оленьку. Баба Голя (а ей к этому времени 63 исполнилось) бросила все и уехала в Ленинград: внучку растить. Валерка уже взрослый стал, школу закончил, училище обувщиков. Ольге был год, а брат старший в армию ушел. Красивый, статный (ростом не в маму, а в папу, Петю Никитина). Валера и на службе и в жизни был удачлив.

Ни с работой, ни с жильем особых проблем не было. С работой тогда вообще проблем не было, не то, что теперь. А жилье - жена оказалась с квартирой.

Подрастала Ольга, уже в школу пошла. каждое лето к бабушке в Богушевск, а зимой бабушка в Ленинград: за внучкой присмотреть, в школу отвести, обед приготовить.

За это время и Маша нашла себе пару. Вася - не велико счастье, да на безрыбье...

Все бросила баба Голя в Ленинграде, рванула в Богушевск. Никогда не забуду ее слез у телефона, когда сказали, что в Витебске, в роддоме у нее появилась на свет еще одна внучка. Вот ее-то и назвали в честь прабабки Элла. Без капель сердечных не обошлось.

Выросли внуки, и правнуки подросли. Сколько душевного тепла отдала им баба Голя, Галина Иосифовна Аронова. Казалось, что бесконечно, и жить она будет всегда. Но потихонечку подкрались старость, болезни, немощь... Куда уйти от этого? Где найти спасение? Или вторую жизнь?

После смерти матери усилились трения между сестрами, отошел в сторону брат.

Размолвки с сестрой очень тяжело переживала Люся. По-прежнему старалась каждое лето приезжать, побывать на могиле матери. Многое сближало этих женщин. Помимо кровного родства, было родство судеб, родство войны, которое обоим досталось нелегко, несмотря на разницу в возрасте. Душевное родство, родство доброты. И Люся как мама, всю себя отдала детям, внукам, правнукам.

Люся ушла неожиданно, сгорела за несколько дней. Умерла в Витебске, после операции на почках, буквально через несколько часов. И похоронили, как она того хотела, рядом с мамой.

Остались сын - Валерий Никитин, и дочь Ольга. После первого неудачного брака, оба состоят в повторном. И если Валерий ищет свою судьбу в Питере, то Оля опять-таки связана с Богушевском: второй муж - Юрий Януков, родился и вырос в Богушевске. И "все возвращается на круги своя". На Красноармейской у них дача, немудрящая, пара комнаток, да кухонька, но и у Оли с Юрой, больше у Игорешки, радостно бьтся сердце - уже завтра - июнь, а через несколько дней - вот он, Богушевск!

Выросла и Машина дочка, Элла. Нашла свою судьбу, тоже в Богушевске. У них с Сережей уже растет сын Саша, Александр Сергеевич Атанов и дочка Анечка (Анна Сергеевна Атанова). Правда, живут они в Витебске, а сюда приезжают только к бабушкам.

АЛЕКСАНДРА КУЗНЕЦОВА (г.п.Богушевск)